Неточные совпадения
«Ну, кажется, теперь пора», подумал Левин, и встал. Дамы пожали ему
руку и просили передать mille choses [
тысячу поклонов] жене.
Прежде, покамест был помоложе, так мне казалось, что все дело в деньгах, что если бы мне в
руки сотни
тысяч, я бы осчастливил множество: помог бы бедным художникам, завел бы библиотеки, полезные заведения, собрал бы коллекции.
— Какое поправит! — сказал Хлобуев, махнувши
рукой. — Все пойдет на уплату необходимейших долгов, а затем для себя не останется и
тысячи.
Запустить так имение, которое могло бы приносить по малой мере пятьдесят
тысяч годового доходу!» И, не будучи в силах удержать справедливого негодования, повторял он: «Решительно скотина!» Не раз посреди таких прогулок приходило ему на мысль сделаться когда-нибудь самому, — то есть, разумеется, не теперь, но после, когда обделается главное дело и будут средства в
руках, — сделаться самому мирным владельцем подобного поместья.
Дуня улыбнулась и протянула ему
руку, но забота не сходила с ее лица. Пульхерия Александровна робко на нее поглядывала; впрочем, три
тысячи ее, видимо, успокоивали.
Рассчитывая, что Авдотья Романовна, в сущности, ведь нищая (ах, извините, я не то хотел… но ведь не все ли равно, если выражается то же понятие?), одним словом, живет трудами
рук своих, что у ней на содержании и мать и вы (ах, черт, опять морщитесь…), я и решился предложить ей все мои деньги (
тысяч до тридцати я мог и тогда осуществить) с тем, чтоб она бежала со мной хоть сюда, в Петербург.
А они и разменять-то не умели: стал в конторе менять, получил пять
тысяч, и
руки дрогнули.
— Вот тебе и отец города! — с восторгом и поучительно вскричал Дронов, потирая
руки. — В этом участке таких цен, конечно, нет, — продолжал он. — Дом стоит гроши, стар, мал, бездоходен. За землю можно получить
тысяч двадцать пять, тридцать. Покупатель — есть, продажу можно совершить в неделю. Дело делать надобно быстро, как из пистолета, — закончил Дронов и, выпив еще стакан вина, спросил: — Ну, как?
— Крафт, — сказал он, чрезвычайно любезно пожимая
руку Самгина; женщина, улыбнувшись неохотной улыбкой, назвала себя именем и фамилией
тысяч русских женщин...
— Нет, подожди! — продолжал Дмитрий умоляющим голосом и нелепо разводя
руками. — Там — четыре, то есть пять
тысяч. Возьми половину, а? Я должен бы отказаться от этих денег в пользу Айно… да, видишь ли, мне хочется за границу, надобно поучиться…
— Я, — говорил он, — я-я-я! — все чаще повторял он, делая
руками движения пловца. — Я написал предисловие… Книга продается у входа… Она — неграмотна. Знает на память около тридцати
тысяч стихов… Я — Больше, чем в Илиаде. Профессор Жданов… Когда я… Профессор Барсов…
Память показывала десятка два уездных городов, в которых он бывал. Таких городов — сотни. Людей, подобных Денисову и Фроленкову, наверное, сотни
тысяч. Они же — большинство населения городов губернских. Люди невежественные, но умные, рабочие люди… В их
руках — ремесла, мелкая торговля. Да и деревня в их
руках, они снабжают ее товарами.
— Прости, Клим Иванович, я вчера вел себя свиньей, — начал он, встряхивая
руки Самгина. — Пьян был с радости, выиграл в железку семь
тысяч триста рублей, — мне в картах везет.
— Так… бездельник, — сказала она полулежа на тахте, подняв
руки и оправляя пышные волосы. Самгин отметил, что грудь у нее высокая. — Живет восторгами. Сын очень богатого отца, который что-то продает за границу. Дядя у него — член Думы. Они оба с Пыльниковым восторгами живут. Пыльников недавно привез из провинции жену, косую на правый глаз, и 25
тысяч приданого. Вы бываете в Думе?
— Наши сведения — полнейшее ничтожество, шарлатан! Но — ведь это еще хуже, если ничтожество, ху-же! Ничтожество — и водит за нос департамент полиции, градоначальника, десятки
тысяч рабочих и — вас, и вас тоже! — горячо прошипел он, ткнув пальцем в сторону Самгина, и снова бросил
руки на стол, как бы чувствуя необходимость держаться за что-нибудь. — Невероятно! Не верю-с! Не могу допустить! — шептал он, и его подбрасывало на стуле.
— Это личный вопрос
тысяч, — добавил он, дергая правым плечом, а затем вскочил и, опираясь обеими
руками на стол, наклонясь к Самгину, стал говорить вполголоса, как бы сообщая тайну: —
Тысячи интеллигентов схвачены за горло необходимостью быстро решить именно это: с хозяевами или с рабочими?
— Вот-с, в контракте сказано, что на ваш счет, — сказал Иван Матвеевич, издали показывая пальцем в бумаге, где это сказано. —
Тысячу триста пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями всего-с! — кротко заключил он, спрятав обе
руки с контрактом назади.
Алексеев стал ходить взад и вперед по комнате, потом остановился перед картиной, которую видел
тысячу раз прежде, взглянул мельком в окно, взял какую-то вещь с этажерки, повертел в
руках, посмотрел со всех сторон и положил опять, а там пошел опять ходить, посвистывая, — это все, чтоб не мешать Обломову встать и умыться. Так прошло минут десять.
— Теперь брат ее съехал, жениться вздумал, так хозяйство, знаешь, уж не такое большое, как прежде. А бывало, так у ней все и кипит в
руках! С утра до вечера так и летает: и на рынок, и в Гостиный двор… Знаешь, я тебе скажу, — плохо владея языком, заключил Обломов, — дай мне
тысячи две-три, так я бы тебя не стал потчевать языком да бараниной; целого бы осетра подал, форелей, филе первого сорта. А Агафья Матвевна без повара чудес бы наделала — да!
— Пять
тысяч рублей ассигнациями мой дед заплатил в приданое моей родительнице. Это хранилось до сих пор в моей вотчине, в спальне покойницы. Я в прошедшем месяце под секретом велел доставить сюда; на
руках несли полтораста верст; шесть человек попеременно, чтоб не разбилось. Я только новую кисею велел сделать, а кружева — тоже старинные: изволите видеть — пожелтели. Это очень ценится дамами, тогда как… — добавил он с усмешкой, — в наших глазах не имеет никакой цены.
— Mille pardons, mademoiselle, de vous avoir derangее, [
Тысяча извинений, сударыня, за беспокойство (фр.).] — говорил он, силясь надеть перчатки, но большие, влажные от жару
руки не шли в них. — Sacrebleu! çа n’entre pas — oh, mille pardons, mademoiselle… [Проклятье! не надеваются — о, простите, сударыня… (фр.)]
— Да как же вдруг этакое сокровище подарить! Ее продать в хорошие, надежные
руки — так… Ах, Боже мой! Никогда не желал я богатства, а теперь
тысяч бы пять дал… Не могу, не могу взять: ты мот, ты блудный сын — или нет, нет, ты слепой младенец, невежа…
— Друг мой, я готов за это
тысячу раз просить у тебя прощения, ну и там за все, что ты на мне насчитываешь, за все эти годы твоего детства и так далее, но, cher enfant, что же из этого выйдет? Ты так умен, что не захочешь сам очутиться в таком глупом положении. Я уже и не говорю о том, что даже до сей поры не совсем понимаю характер твоих упреков: в самом деле, в чем ты, собственно, меня обвиняешь? В том, что родился не Версиловым? Или нет? Ба! ты смеешься презрительно и махаешь
руками, стало быть, нет?
— Нет-с, я сам хочу заплатить, и вы должны знать почему. Я знаю, что в этой пачке радужных —
тысяча рублей, вот! — И я стал было дрожащими
руками считать, но бросил. — Все равно, я знаю, что
тысяча. Ну, так вот, эту
тысячу я беру себе, а все остальное, вот эти кучи, возьмите за долг, за часть долга: тут, я думаю, до двух
тысяч или, пожалуй, больше!
Представьте, что из шестидесяти
тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и других живущих по торговле лиц немного, и те, как цветы севера, прячутся в тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты на
руках и ногах бросались в глаза.
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько
тысяч лет, а парусные суда недавно, глаз людской, конечно, находил бы больше поэзии в этом быстром, видимом стремлении судна, на котором не мечется из угла в угол измученная толпа людей, стараясь угодить ветру, а стоит в бездействии, скрестив
руки на груди, человек, с покойным сознанием, что под ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить себе и бурю, и штиль.
Но тяжелый наш фрегат, с грузом не на одну сотню
тысяч пуд, точно обрадовался случаю и лег прочно на песок, как иногда добрый пьяница, тоже «нагрузившись» и долго шлепая неверными стопами по грязи, вдруг возьмет да и ляжет средь дороги. Напрасно трезвый товарищ толкает его в бока, приподнимает то
руку, то ногу, иногда голову.
Рука, нога и голова падают снова как мертвые. Гуляка лежит тяжело, неподвижно и безнадежно, пока не придут двое «городовых» на помощь.
Оторвется ли руль: надежда спастись придает изумительное проворство, и делается фальшивый руль. Оказывается ли сильная пробоина, ее затягивают на первый случай просто парусом — и отверстие «засасывается» холстом и не пропускает воду, а между тем десятки
рук изготовляют новые доски, и пробоина заколачивается. Наконец судно отказывается от битвы, идет ко дну: люди бросаются в шлюпку и на этой скорлупке достигают ближайшего берега, иногда за
тысячу миль.
Ряды за рядами шли незнакомые странного и страшного вида существа, двигавшиеся
тысячами одинако обутых и одетых ног и в такт шагов махавшие, как бы бодря себя, свободными
руками.
— Я согласен, что двадцать
тысяч довольно круглая цифра, — невозмутимо продолжал дядюшка, потирая
руки. — Но зато в какой безобидной форме все делается… У нее, собственно, нет официальных приемов, а чтобы получить аудиенцию, необходимо прежде похлопотать через других дам…
Проект Зоси был встречен с большим сочувствием, особенно доктором, потому что в самом деле чего же лучше: чем бестолково толочься по курзалу, полезнее в
тысячу раз получать все блага природы из первых
рук.
Теперь Половодов получал в год
тысяч двадцать, но ведь это жалкие, нищенские крохи сравнительно с тем, что он мог бы получить, если бы ему развязать
руки.
— Ну, теперь начнется десять
тысяч китайских церемоний, — проворчал Веревкин, пока Половодов жал
руку Привалова и ласково заглядывал ему в глаза: — «Яснейший брат солнца… прозрачная лазурь неба…» Послушай, Александр, я задыхаюсь от жары; веди нас скорее куда-нибудь в место не столь отдаленное, но прохладное, и прикажи своему отроку подать чего-нибудь прохладительного…
Потрясенная старуха Кате обрадовалась, как родной дочери, как звезде спасения, накинулась на нее, переделала тотчас завещание в ее пользу, но это в будущем, а пока теперь, прямо в
руки, — восемьдесят
тысяч, вот тебе, мол, приданое, делай с ним что хочешь.
Им совершенно тоже известно, что у Федора Павловича конверт большой приготовлен, а в нем три
тысячи запечатаны, под тремя печатями-с, обвязано ленточкою и надписано собственною их
рукой: «Ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а потом, дня три спустя подписали еще: «и цыпленочку».
— Сегодня, в пять часов пополудни, господин Карамазов занял у меня, по-товарищески, десять рублей, и я положительно знаю, что у него денег не было, а сегодня же в девять часов он вошел ко мне, неся в
руках на виду пачку сторублевых бумажек, примерно в две или даже в три
тысячи рублей.
В существенном же явилось одно показание панов, возбудившее необыкновенное любопытство следователей: это именно о том, как подкупал Митя, в той комнатке, пана Муссяловича и предлагал ему три
тысячи отступного с тем, что семьсот рублей в
руки, а остальные две
тысячи триста «завтра же утром в городе», причем клялся честным словом, объявляя, что здесь, в Мокром, с ним и нет пока таких денег, а что деньги в городе.
Прокурор так и впился в показание: оказывалось для следствия ясным (как и впрямь потом вывели), что половина или часть трех
тысяч, доставшихся в
руки Мите, действительно могла оставаться где-нибудь припрятанною в городе, а пожалуй так даже где-нибудь и тут в Мокром, так что выяснялось таким образом и то щекотливое для следствия обстоятельство, что у Мити нашли в
руках всего только восемьсот рублей — обстоятельство, бывшее до сих пор хотя единственным и довольно ничтожным, но все же некоторым свидетельством в пользу Мити.
Но таким образом опять получился факт, что всего за три, за четыре часа до некоторого приключения, о котором будет мною говорено ниже, у Мити не было ни копейки денег, и он за десять рублей заложил любимую вещь, тогда как вдруг, через три часа, оказались в
руках его
тысячи…
— Не десятки, а сотни свидетельств у вас в
руках, две сотни свидетельств, две сотни человек слышали,
тысяча слышала! — воскликнул Митя.
Ведь показал же свидетель Максимов, что у подсудимого было в
руках двадцать
тысяч.
На прямой вопрос Николая Парфеновича: не заметил ли он, сколько же именно денег было в
руках у Дмитрия Федоровича, так как он ближе всех мог видеть у него в
руках деньги, когда получал от него взаймы, — Максимов самым решительным образом ответил, что денег было «двадцать тысяч-с».
«Сам видел, в
руках у них видел три
тысячи как одну копеечку, глазами созерцал, уж нам ли счету не понимать-с!» — восклицал Трифон Борисович, изо всех сил желая угодить «начальству».
Сдача в восемьсот рублей у вас теперь в
руках, Николай Парфенович, это сдача со вчерашних полутора
тысяч.
Громко засвидетельствовали, что, во-первых, оба «служили короне» и что «пан Митя» предлагал им три
тысячи, чтобы купить их честь, и что они сами видели большие деньги в
руках его.
— Семьсот, семьсот, а не пятьсот, сейчас, сию минуту в
руки! — надбавил Митя, почувствовав нечто нехорошее. — Чего ты, пан? Не веришь? Не все же три
тысячи дать тебе сразу. Я дам, а ты и воротишься к ней завтра же… Да теперь и нет у меня всех трех
тысяч, у меня в городе дома лежат, — лепетал Митя, труся и падая духом с каждым своим словом, — ей-богу, лежат, спрятаны…
— Это вы все потом, потом! — замахала на него
рукой в свою очередь госпожа Хохлакова, — да и все, что бы вы ни сказали, я знаю все наперед, я уже говорила вам это. Вы просите какой-то суммы, вам нужны три
тысячи, но я вам дам больше, безмерно больше, я вас спасу. Дмитрий Федорович, но надо, чтобы вы меня послушались!
— Больше
тысячи пошло на них, Митрий Федорович, — твердо опроверг Трифон Борисович, — бросали зря, а они подымали. Народ-то ведь этот вор и мошенник, конокрады они, угнали их отселева, а то они сами, может, показали бы, скольким от вас поживились. Сам я в
руках у вас тогда сумму видел — считать не считал, вы мне не давали, это справедливо, а на глаз, помню, многим больше было, чем полторы
тысячи… Куды полторы! Видывали и мы деньги, могим судить…
«Помните того парня, господа, что убил купца Олсуфьева, ограбил на полторы
тысячи и тотчас же пошел, завился, а потом, не припрятав даже хорошенько денег, тоже почти в
руках неся, отправился к девицам».
Ты, Илюша, слышал, он ведь женился, взял у Михайловых приданого
тысячу рублей, а невеста рыловорот первой
руки и последней степени.